Слишком честный для этого мира

 

Вряд ли кто-то будет утверждать, что был влюблен только раз в жизни. Что касается меня, то я влюблялась часто и вовсе не исключительно в девушек, как может кто-то предположить, зная мой актуальный семейный статус. В юности я очень даже интересовалась мальчиками; другое, «запретное», еще было глубоко скрыто во мне и лишь изредка прорывалось наружу в форме непонятной мне влюбленности. Я вышла замуж не потому, что это было нормой и этого требовало общество, а по любви.

 

Впервые я увидела его в новой школе, в которую я перешла после восьмого класса. Она находилась в районном центре Москаленки, где я с еще тремя девочками жила на квартире у моей сестры Анеты.

 

Учебный год только начался; я еще не знала всех учителей и вот — первый урок физики. В класс вошел симпатичный молодой человек с портфелем в руке и с классным журналом подмышкой. Он поприветствовал всех, разложил содержимое портфеля на столе и первым делом уделил внимание трем новым ученицам, среди которых находилась и я.

 

Любовь с первого взгляда?.. Нет, не совсем, но меня сразу очаровал этот такой еще юный учитель физики и астрономии — его спокойные, несколько застенчивые манеры, его приятный, теплый голос и искренний интерес к сидевшим перед ним молодым людям. Я заметила, что он всем в классе нравится. Позже я узнала, что в свои 22 года он был самым молодым и популярным учителем в школе. Ученики и коллеги звали его Евгений Владимирович — обычная в России вежливая форма обращения по имени и отчеству.

 

Мне не потребовалось много времени, чтобы полностью попасть под власть его обаяния. Сам он ничего об этом не знал. Я любила его тайно, что, однако, плохо сказывалось на моей и без того неустойчивой психике. Сердечные страдания были ядом для меня, по крайней мере, в долгосрочной перспективе. Но что я могла сделать? Я его ученица — этим все было сказано.

 

Следующей весной Е. В. призвали на военную службу, всего на год, но для меня это было сопоставимо с вечностью. Хуже всего была мысль, что я скорее всего, больше никогда не увижу его, так как после десятого класса учеба моя закончится.

 

Нет необходимости подробно описывать, как я тосковала по нему, как медленно шло время. Ведь почти каждый испытал подобное в своей жизни.

 

В мае 1971 года, в разгар выпускных экзаменов, я услышала, что Е. В. демобилизован. Но мои чаяния встретить его в школе не осуществились. Осталась слабая надежда на то, что он придет на выпускной бал. В связи с этим у меня зародился план. Ничего оригинального, только то, что я умела лучше всего. Мои писательские навыки должны были сослужить мне службу. Мне нужно было внести ясность в свою жизнь, и существовал только один способ сделать это — «раскрыть свои карты». Я намеревалась передать письмо с признанием в любви Е. В. на школьном вечере. Но он на вечер не пришел. Разочарованная и поникшая духом, я все же спонтанно приняла другое решение — попросила учителя математики передать коллеге конверт с моим посланием, что он и пообещал сделать.

 

С тяжелым сердцем я покинула школу — навсегда. Теперь нужно было запастись терпением, но ожидание постепенно превращалось в пытку. Шла неделя за неделей, и ничего не происходило. У меня не было другого выбора, кроме как признаться себе, что не получу ответного письма. Неужели моя интуиция на этот раз меня настолько подвела? Я была так уверена, что он хотя бы коротко напишет мне. Неужели я ошиблась в его душевных качествах? Мне было нелегко в это поверить, но разумом я понимала, что должна смириться и постараться забыть его. Возьми себя в руки, приказывала я себе! Мама тяжело болела, уход и забота о ней, домашние дела — почти все лежало на моих плечах, дома ведь кроме меня осталась только моя четырнадцатилетняя сестренка, а у отца было полно дел как в колхозе, так и в личном хозяйстве.

 

Однажды в пятницу вечером ко мне пришла моя подруга Фрида, ее лицо сияло. Она, конечно же, была в курсе моих сердечных дел.

 

«У меня для тебя письмо», — торжественно провозгласила она и протянула мне конверт. Я сразу узнала почерк Е. В. Но почему на конверте был указан адрес Анеты в Москаленках и имя Фриды в качестве получателя? Однако я тут же увидела, что написано после ее имени в скобках: (для Розы Шиц).

 

Фрида рассказала, что письмо привезла ее сестра, которая к тому времени работала в Москаленках, продолжала жить у Анеты на квартире и только что приехала в деревню на выходные.

 

Моя подруга тактично оставила меня одну, за что я ни капельки не была на нее в обиде. С трепетом я вскрыла конверт и извлекла из него лист бумаги, тесно исписанный с обеих сторон...

 

Я уже знала текст наизусть, но все равно перечитывала его снова и снова — эти синие буковки и строчки имели в себе что-то особенное и магически притягивали меня. Я тихо повторяла имя Женя, которое стояло в конце письма и прямо-таки смаковала его на языке. Для меня это было самое прекрасное, самое звучное имя в мире.

 

В ту ночь о сне не могло быть и речи. Темнота вокруг меня словно растворилась. В десятый, в сотый раз я вызывала из памяти содержание письма и с трудом верила, что эти слова предназначены мне, мне — невзрачной, стеснительной девочке, которая так мало ждала от жизни, но о так многом мечтала.

 

Теперь я знала, почему он так долго не отвечал. Невероятно, но конверт с моим письмом был обнаружен школьным библиотекарем в книге, которую вернул в библиотеку учитель математики. (Очевидно, он просто небрежно вложил его между страницами и забыл о нем!) Поскольку библиотекарь дружил с Е. В. и знал адрес его родителей в Омске, где он проводил каникулы, то переправил ему письмо. Так мое признание в любви все-таки нашло того, кому оно предназначалось.

 

Женя также написал, что хорошо помнит меня, тихую девочку с первого ряда, с умными, часто грустными глазами, что он читал некоторые из моих сочинений, о которых учительница литературы всегда говорила с таким восторгом. Он очень удивлен и тронут моими чувствами к нему, он совершенно не подозревал об этом.

 

Но центральным, самым важным пунктом его послания было — он предлагал мне свою дружбу, и, возможно... возможно, эта дружба перерастет в нечто большее. Я была совершенно уверена, что она станет чем-то большим; мое шестое чувство снова подсказало мне это.

 

Эта бессонная ночь была сплошным ощущением беспредельного счастья. Я с изумлением думала о том, какими сложными путями оба наших письма дошли до адресатов. Но они дошли. Они дошли! Я посчитала это знаком судьбы. В мыслях я уже формулировала свой ответ Жене, который мне оставалось только записать при свете дня и отправить по почте.

 

К сожалению, почте требовалось очень много времени в огромной стране, и мне опять пришлось запастись терпением, что было для меня очень тяжело.

 

В первый раз мы встретились в Москаленках; я приехала туда на автобусе, а Женя ждал меня на вокзале. Я была беспредельно взволнована, мое сердце падало куда-то в бездонную яму, но когда он протянул и пожал мне руку, посмотрел мне в глаза и улыбнулся, весь мой страх исчез — я тут же почувствовала себя с ним спокойно и доверительно. В то время не было кафе и тому подобных заведений, где можно было бы присесть в уголке и поговорить, и мы просто часами бродили по улицам маленького городка и рассказывали друг другу о своей жизни.

 

Так началась наша дружба, которая довольно быстро переросла в любовные отношения. Было лето, время каникул. Поскольку я не могла так просто покинуть дом из-за больной матери, Женя приходил ко мне в деревню, эти 12 км он всегда проделывал пешком.

 

В августе 1971 г. мама умерла. Я не могла сообщить ему эту печальную весть, потому что он опять был у родителей в Омске, а телефонной связи практически не существовало. Мне так не хватало его в эти дни! Каково же были мои удивление и радость, когда в день похорон я увидела Женю идущим по деревенской улице! «Я почувствовал, что нужен тебе», было его простое объяснение.

 

Когда все осталось позади и огромное бремя, которое я несла на своих плечах все лето, спало, я ощутила, как мое сердце вновь потяжелело. Во мне нарастало чувство вины: как же так — моя мать только что погребена под землей, а я радуюсь? Радуюсь тому, что живу и что люблю? От осознания этого у меня из глаз хлынули слезы. Я не могла сдержать свои эмоции, они буквально вырвались из меня наружу. Но мой друг был со мной, а с ним его защита и любовь. Он обнял меня и сказал, что я заботилась о своей матери как могла, что не каждый в моем возрасте бы это сделал. Что отныне я имею право на собственную жизнь, что мне это позволено — быть счастливой. Его слова были просты, но они источали столько убежденности, что я не могла не верить ему, не доверять ему. В этом была замечательная и уникальная черта этого человека, то, что я так ценила в нем: как бы плохо мне ни было порой, он всегда умел меня утешить и придать новые силы. Даже после того, как мы расстались, никто не мог сделать это лучше него.

 

Его жизненный девиз был: «Сначала думай о ближнем, потом - о себе». Это была не просто пустая фраза. По этому принципу он жил.

 

Евгений Ананичев был замечательным учителем, но и человеком, принимающим все близко к сердцу. Это не могло продолжаться долго. Когда мы жили в Омске и уже подрастали наши дети, он работал в школе-интернате для трудновоспитуемых детей. То, что он там видел и пережил за это время, но не в состоянии был изменить, несмотря на всю доброту своей души, вынудило его в конце концов оставить педагогическую деятельность. Последние семь лет перед нашей эмиграцией он работал изолировщиком. И эту работу он выполнял очень добросовестно, хотя она была одной из самых тяжелых, особенно в зимнее время, и еще потому, что ему приходилось иметь дело с вредной для организма стекловатой. В то время не было такой защиты, как сегодня, а если и была, то ни в коем случае не в Советском Союзе.

 

Моему мужу было очень интересно узнать, что представляет собой Германия. Он долгое время был членом коммунистической партии (в определенный момент он вышел из нее, и мне, конечно же, не нужно объяснять, почему) и теперь хотел увидеть капитализм собственными глазами, испытать его на собственном теле.

 

После развала Союза в народ хлынула масса информаций, и хотя Женя был в курсе всех страшных преступлений, совершенных коммунистами, начиная с 1917 года, он все же не имел реального представления о жизни за границей. Первая его эмоция был гнев, большой гнев, обращенный к своей родине, а точнее, к тем, кто стоял у власти этой родины.

 

Женя был чрезвычайно впечатлен тем, как высоко в капиталистической стране ценятся человеческая жизнь, каждый отдельный человек и его благополучие. Сравнение с опытом жизни при социализме привело его к новым, важным открытиям, которые требовали осознания и переработки. Это стало делом его жизни – записывать мысли и идеи, которые возникали в его голове и не давали ему покоя. Его рукопись занимает более 500 страниц на русском языке, и их было бы еще больше, если бы смерть совершенно внезапно не вырвала его из жизни.

 

Я никогда не забуду тот трагический день 12 апреля 2005 года. Это был вторник, я только что приехала на работу в библиотеку, когда мне позвонила Дагмар. Ее голос звучал как-то странно: «Где ты сейчас находишься? Пожалуйста, останови машину, я должна тебе что-то сказать».

 

Я не сразу поняла, что это будет плохая весть: «Я уже припарковалась. Что случилось?»

 

«Только что позвонили из больницы».

 

Я все еще не понимала.

 

«Сказали, что Ойген умер».

 

«Как это, Ойген умер?.. Ойген??? Не может быть!».

 

Дагмар глубоко вздохнула, чтобы немного успокоить голос, и рассказала, что несколько минут назад был телефонный звонок к нам домой и женщина, говорившая на ломаном немецком языке, сообщила, что Ойген Ананичев только что умер в больнице.

 

Нет, я не могла в это поверить, я не хотела верить. Наверняка, кто-то сыграл с нами злую шутку (ломаный немецкий язык?).

 

Но это не было шуткой. По дороге на работу, которую Ойген, как обычно, шел пешком, у него случился тяжелый сердечный приступ. Реанимировать его не смогли. Ему было всего 57 лет.

 

Мы жили раздельно уже с 1997 года, но оставались в очень хороших отношениях и по-прежнему полностью доверяли друг другу. В действительности мы были лучшими друзьями. Когда я призналась Жене в 1996 году, что чувствую влечение к собственному полу, он воспринял это с присущим ему достоинством, человечностью и пониманием. Женя, каким он был.

 

25 лет совместной жизни. Мы могли бы еще отпраздновать серебряную свадьбу, но ни у кого из нас не было такого желания. Брак постепенно распался, любовь и половое влечение ушли — уже много лет назад. Могло ли все быть иначе, если бы не те проблемы, которые были у нас с самого начала? Может быть, да, а может быть, и нет. Но я знаю одно: если бы я могла вернуться в апрель 1972 года, в день регистрации брака, и имела возможность выбрать другой жизненный путь, я бы иной не выбрала. Я бы снова вышла замуж за этого человека, отца моих детей. Но, возможно, с моим нынешним опытом я могла бы многое сделать иначе и лучше.

 

Нет, Евгений Ананичев не был идеальным человеком. Он не всегда принимал правильные решения и совершал порой ошибки, о которых сожалел и которые хотел бы вернуть и исправить, он тоже иногда причинял боль близким людям. Но он был человеком, который намного опередил свое время. Не зря моя супруга говорит, и я сама не раз слышала эти слова от других: „Eugen war zu gut für diese Welt“. Я бы перефразировала перевод с немецкого так: Евгений был слишком честным (от слова «честь») для этого мира.

 

В ходе написания этого рассказа я смогла осознать нечто очень ценное для себя: при всех несчастьях, которые были и есть в моей жизни, мне очень повезло — меня всегда окружали и окружают люди, которые не дали мне упасть. Это были и есть моя подруга детства и юности, мой муж, моя теперешняя спутница жизни, мои друзья и далеко не в последнюю очередь — мои дети.

 

Перевод по книге: „In der sibirischen Kälte“